Мои ненаучные воспоминания о А.М. Молчанове
Ольга Каганова, Мэриленд, США
Хоть, как оказалось позже, я по складу ума и интересов – не ученый, а «улучшательница реальности», аспирантура у Альберта Макарьевича в значительной степени предопределила мою профессиональную биографию. Стечение обстоятельств, благодаря которым я попала в аспирантуру, кажется невероятным. Хотя, с другой стороны, их можно интерпретировать, как пример связи поколений в науке.
Это случилось на 2-й Школе по моделированию сложных биологических систем в 1974 году. Как я оказалась там – уже большое везение. Я работала в Биологическом Институте СОАН в Новосибирске, всего второй год после университета и, как положено, в самом низу должностной лестницы, старшим лаборантом. В такой должности мне по чину никак не полагалось ехать на Школу. Но ни мой начальник, ни следующий по ранжиру коллега поехать на смогли, так что откомандировали меня, чтобы приглашение для нашей биоматематической группы не пропало.
Эта школа была первым в моей жизни событием такого типа – я никогда не бывала на конференциях и практически никого на Школе не знала. На одной из сессий, не помню о чем, в президиуме сидел казавшийся очень старым человек, А.А. Малиновский, к которому А.А. Молчанов относился с подчеркнутым почтением. В дискуссии кто-то сказал, как мне показалось, какую-то глупость, и я не выдержала, подняла руку и пылко возразила, со ссылкой на книгу Шредингера «Что такое жизнь», которую я только что прочитала и от которой была под сильным впечатлением. Это и решило мою судьбу.
В перерыве, галантно улыбающийся А.Д. Базыкин поздравил меня с «замечательным выступлением» и передал мне приглашение А.А. Молчанова прийти вечером к нему в номер познакомиться с ним и другими людьми. Базыкин же и объяснил мне, что произошло: А.А. Малиновский был растроган до слез моей ссылкой на Шредингера, так как в 1947 году он написал хвалебное послесловие к рускоязычному изданию книжки Шредингера, а в 1948 был за это послесловие разгромлен на знаменитой сессии ВАСХНИЛ и уволен с работы. Конечно, тот факт, что книга, за которую он пострадал, 25 лет спустя ценится молодежью, тронул его и он Молчанову об этом сказал. Но ведь невероятное стечение обстоятельств – я ничего о Малиновском и его связи с книжкой не знала!
На «смотринах» у Альберта Макарьевича я старалась дара речи не потерять, что-то на его вопросы отвечала, хотя иногда невпопад. Но, видимо, некоторый здравый смысл и независимость продемонстрировала: вскоре я получила письмо от А.М., в котором он приглашал меня в аспирантуру по математическому моделированию. Идея была в том, что А.М. будет моим формальным руководителем, а ставить конкретную задачу математического моделирования в экологии и работать со мной будет А.Д. Базыкин. В это время я собиралась замуж, так что, после некоторых мучений, эту дилемму я изложила Альберту Макарьевичу, и он предложил заочную аспирантуру, на что я с радостью согласилась. Вступительный экзамен я сдала неважно, несмотря на очень доброжелательную обстановку, в которой Э.Э. Шноль меня экзаменовал. Но в аспирантуру меня все-таки взяли.
Попытки сформулировать мне задачу как-то ни к чему не приводили, так что я некоторое время проходила, с легкой руки Базыкина, как «незадачливая Оля». Потом я сама придумала идею задачи в популяционной генетике и начала с ней ковыряться. Вскоре выяснилось что Михаил Дмитриевич Корзухин тоже этой идеей интересовался. Мы стали работать вместе, по переписке и во время моих наездов в Москву и Пущино и приездов на Школы, которые я стала посещать каждый год. Эти годы аспирантуры (1975 – 1980) были самыми интересными в моей профессиональной жизни до начада 1990, когда я стала заниматься исследованиями возникающего рынка недвижимости. Потом, в США я начала новую профессиональную жизнь, тоже замечательно интересную.
Альберт Макарьевич интересовался нашим с Корзухиным прогрессом и всегда находил время поговорить со мной на Школах и в Пущино. Он даже организовал для меня неформальный семинар на одной из конференций в Пущино, чтобы В.А. Ратнер, Ю.М. Свирежев, М.И. Фрейдлин, и другие коллеги послушали и прокомментировали результаты моей работы. В 1980 году Альберт Макарьевич приехал на защиту моей диссертации в Красноярск, что было для меня огромной моральной поддержкой.
У меня ушло больше 15 лет чтобы чтобы начать понимать, какую бесценную выучку я прошла у «Макарьича», как мы все его звали, а также у Игоря Андреевича Полетаева– не по математике, но по отношению к делу. Их демократичное поведение с молодежью как бы «натаскивало» нас на то, что главное – это понять и решить проблему. А кто понял, кто решил – м.н.с., академик или неожиданно сложившийся маленький коллектив – это дело второе. Они оба любили страстные, «поверх барьеров», обсуждения, если они вели к лучшему пониманию предмета. Их отношение к делу, их научная независимость и конструктивность привили мне интеллектуальную честность и отсутствие чинопочитания в профессиональных вопросах. Прививка эта все еще держится и оказалась бесценной для врастания в новую профессиональную жизнь в Америке. Еще до эмиграции был смешной эпизод. Году в 1992, когда мы уже жили в Питере, вашингтонский Урбан Институт нанял меня как консультантку ассистировать в течение месяца Айре (Джеку) Лаури, американскому специалисту по городскому развитию. Я должна была обеспечить его благополучное выживание в Москве и Питере, а также помочь в сборе материалов и подготовке доклада. Поскольку я уже занималась моделированием городского развития, я, конечно, знала «модель Лаури», описанную в первой главе любой книжки по городскому моделированию. Эта модель была такой классикой, что я считала, что автор давно умер, и мне и в голову не пришло, что я имею дело с тем Лаури. Джек предложил такое расписание: по утрам мы бегаем по встречам с чиновниками и анализируем документы, потом он записывает дневные результаты, а затем читает их мне, чтобы убедиться, что там все правильно. Конечно, на второй же день, я приостановила чтение и сказала: «Погоди, Джек, у тебя здесь ошибка». Он поднял бровь, выслушал мои доводы, исправил запись – и в таком духе мы продолжали целый месяц. Только в последний день Джек сказал, с полу-шуточным изумлением, что я являюсь вторым или третьим человеком за всю его профессиональную жизнь, кто набрался духу сказать ему, что он неправ. Я удивилась, но даже не поняла (спасибо выучке Молчанова и Полетаева), как же можно, невзирая на роли, не сказать, если я вижу ошибку. Только после отъезда Джека я «вычислила» что он – автор «модели Лаури», и это объясняет, почему молодые люди боятся ему перечить. Но я уверена, что я не стала бы молчать об ошибках, даже если бы и знала, что работаю с живым классиком. Этот эпизод имел благие последствия: когда мы решили эмигрировать, Джек писал письма в поддержку мой визы и стал одним из тех друзей, кому я могу задать любой вопрос, когда я чего-то не понимаю в здешней жизни.
Мне кажется, что Школы по математическому моделированию, организатором и «сердцем» которых был Альберт Макарьевич, были явлением уникальным и незаурядным. Не знаю, что получали от Школ биологи, но для математиков это было местом, где мы слышали невероятно интересные вещи из очень разных областей биологии – и всегда от блестящих специалистов. Кроме того, коллективная энергия знания, любознательность, и просто веселье на Школах были поразительными. Альберт Макарьевич был несомненным центром этой энергии, ее кипучим собирателем, преобразователем, излучателем. С точки зрения социальной, Альберт Макарьевич принадлежал, как мне кажется, к тому психологическому типу, которому очень важна публика и взаимодействие с публикой. Занятия математикой или научное администрирование такой возможности, в отличие от Школ, не давали. Было ясно, что Альберт Макарьевич получал удовольствие, выступая на Школах и взаимодействуя с народом. Может быть, это и было тем психологическим мотором, благодаря которому все мы имели этот подарок судьбы – Школы.