Александр Георгиевич Уржумцев. Пятью пять минут с А.М.Молчановым

Наверное, в отличие от большинства сотрудников НИВЦа, я в нем оказался почти случайно, волею судеб, ничего не зная ни о работающих в нем, ни о институтских проектах. Однако в первый же день моего появления в институте (август 1978 года, отпускное время !) я был приглашен на знакомство к директору. Альберт Макарьевич спросил меня, чем я занимался прежде, потребовав все объяснять без карандаша и бумаги, и что я собираюсь делать в институте. Поскольку объяснения мои были на уровне студенческого лепета, а научных проектов у меня никаких не было, то через пять минут я и был отпущен с миром и, полагаю, с потерей интереса ко мне, для обучения, как делать перезагрузку Вычислительной Машины (именно Машины с большой буквы).

Последущие годы, конечно же, пояснили мне значимость и роль Альберта Макарьевича, но, кроме институтских семинаров, ежегодных субботников и майско-ноябрьских демонстраций, общаться с ним мне не приходилось. Пожалуй, самой долгой была беседа в автобусе Москва-Пущино, где мы с Альбертом Макарьевичем сидели рядом. Из нашего разговора в памяти осталось лишь его удивление, когда я сообщил ему о «засильи» пермяков в руководимом им институте; оных в то время было больше дюжины.

Более долгие и содержательные беседы были у Молчанова со мной уже после нашего отъезда, во время моих отпусков. Однажды мы долго разговаривали с ним в его институтском кабинете о жизни и работе во Франции. Другой раз Молчанов пригласил меня придти к нему домой; эта встреча довольно быстро превратилась в рассказ Альберта Макарьевича о русском языке и Тургеневе.

Третий, последний раз я снова был у него дома, уже во время его болезни и физической немощи, года за два до ухода Альберта Макарьевича. Разговор был обо всем и ни о чем, и в этом было определенное удовольствие. Как часто бывает, после ухода я спохватился, что кое-что важное так и не было сказано. Пришлось отложить «на следущий раз». Лежит.

Как видно из написанного выше, мое общение с Альбертом Макарьевичем было совсем минимальным. Наверное, в том была мудрость директора НИВЦа, не вмешивавшегося в работу своих сотрудников, когда эта работа шла успешно, дававшего им мало где имеющуюся свободу поиска и выбора задач и решений.

В заключение - два мгновенных «фото памяти» директора Молчанова. Первое - короткое собрание всего института в сентябре 1983 года, после падения южно-корейского самолета. Второе - Молчанов, вернувшийся из Серпуховского обкома КПСС, куда его «вызывали на ковер» за недостаточный вклад его сотрудников в сортировку гнилого картофеля в закромах подшефных; единственный раз, когда я видел Молчанова столь «разбитым». В обоих случаях он нес ответственность за свой институт, «отпущенный на свободу» в другое время.

А.Уржумцев

Страсбург, октябрь 2012